Just a few days ago, the young Scion hadn’t lifted a bow her entire life. What need had she? Servants brought food to her table, guards warded away the rabble from the heights of her estate’s walls, and for sport she danced, drawing the eyes of Oriath with each graceful motion. All eyes…even his. Her grip tightens on the bow as she recalls their “courtship.” He, coin dripping from his pockets into the cupped hands of hangers-on and loose-lipped servants, bought a place at her family’s table, becoming yet another of her father’s many guests. He, with stalking eyes and lupine smile, studied the Scion’s motions one night, only to invite her to dance the next. And how could she, a late-born daughter of a rising family, refuse? One dance, begrudgingly given, begot a second, then a third…until she was trapped within a music box, opened for his amusement, melodies played to give an excuse for him to lust after her form. Suitors withdrew their pursuits whenever they learned of his intentions for her, and the Scion hardly blamed them. Days passed into weeks, until his patience ran out. The Scion wasn’t involved in her own betrothal, beyond being informed of its occurrence as an afterthought in a conversation over dinner with her parents.

The Scion’s mother at least tried to feign excitement; arrangements were made, tailors hired to measure and prod every last inch of the Scion’s form in an exacting, unsparing manner. In the end, her dress was a concession to the tastes of the time; blue silks clinging to her curves, accentuating and highlighting every feature, with gilded threads suggesting a dawn golden with possibility following marriage. Dominus himself had stood at the altar beside her betrothed, mouthing the blessings of Innocence on this most fortuitous matrimony…but she remembered the eyes below the blue mask. They burned with intent of their own, and in that moment, she knew not what she feared more; her husband’s yearnings, or those lingering behind the cold, piercing eyes of the High Templar.

She wonders, now, whether Dominus suspected her own intentions. Perhaps her silence at the altar had given her away. Brides in Oriath, by custom, need not speak their vows; their obedience was assumed, bought and paid for by the successful suitor. Her husband had led her from the altar, his grip on her arm loose, for law now cleaved her to him more than a strong grip might ever achieve. To the dance hall they went, and there she swayed, swooned, and dipped at his lead. A feast awaited, but the Scion couldn’t stomach a meal. A fine silver knife, serrated slightly to part flesh, nevertheless found its way into her grip…and then above it, within the cuff of her long-sleeved dress. And from thence to the bedroom, where –

No, the Scion shakes her head angrily. “There’s no resting on your laurels in Wraeclast,” she mutters, forcing the wedding night from her mind. Her hands are clammy, sticky with sweat…not blood. The bow ensures that. Ahead, she can hear the chants of marching men – Blackguards, whose ranks the militant youth dream of entering. All loyal to a fault to their master. Some would have sweethearts in Oriath, she knew. Families depended upon their coin, and she was going to –

No. Today, here, there are men and women who want me dead, she thinks. They stand between me and the Scepter. From afar a cry goes up among the Blackguards, an alarm raised. The Scion scowls and grips the bow tightly before her, forefinger brushing along the gems embedded in the grip. One, a gift from the Karui sla…no, the exile, I mustn’t forget, she reminds herself…crackles with energy at her touch. With a gesture of her free hand she focuses the verdant power, manifesting before her a marvel of technology, wrought into existence by the strange magic of the gem. At once, in quick succession, a trio of ballistae arise, wood creaking slightly as they emerge. The Blackguards ahead let out a cry of surprise as their charge falters. Some, even, turn away. Whatever forces animate these ballistae find their targets and dispassionately launch their ordinance. Arrows, all aflame, ascend into the sky, only to find the Blackguards stumbling below. The Scion looks away as they scream. Some die in the blasts. Others burn.

Before long, there is a quiet that cannot be called silence, for another alarm call sounds in the distance, in the shadow of the Scepter. The Scion strides forward, ballistae lingering behind her, still now. One of her foes gasps at her feet, his armor cracked and blazing. Blood gurgles in between breaths, and he gazes upward, locking eyes with her. She takes no pleasure in seeing his chest heave and falter. Indeed, a small tear beads as she considers that, but for circumstance, this young man might’ve been willing to surrender, to abandon Dominus, as Helena had. She would’ve understood, she could’ve stopped this, she might’ve spared –

No. She squeezes her eyes shut. This is Dominus’s fault. The Scion clings to this, knows, no, NEEDS it to be true. His authority married her. His order exiled her. His commands stationed this man here, before the Scepter, on this day. And your hand will slay him, some part of her whispers. Just as you did your husband.

“Innocence forgive me,” the Scion whispers as her eyes open. At least she can deny that voice one truth. Her hand won’t be the one to hold the knife, to nock the arrow, to end this life. A brush of her finger is all it takes; beside her, a ballista rises. Just one, this time. The young man gurgles something beside her, but the Scion pays no mind. Her focus is ahead. Before her, an archway stands, and beyond she hears the strange bellows of exotic beasts. Dominus’s menagerie, she reckons. Looming ahead, shrouded in the storm clouds far above, the Scepter of God awaits. It is taller than any building she has ever seen, a tribute to Innocence and the grandiosity of humanity. She had been surprised to learn Dominus was here, in Wraeclast…but not so that he had taken residence in the tallest building in the lands. He will be at the top, she knows. Where else would his pride allow him to be?

There will be more of this, the voice calls. There will be more deaths. More murders. More times you’ll kill and burn and break and –

Yes, the Scion concedes as she crosses below the arch. Before her, mad beasts catch her scent and howl their hunger. A familiar finger traces the contours of the gem, pouring forth her mana to summon those familiar ballistae. I will kill, she agrees. But I won’t bloody my hands again.

Баллиста Дворянки

Всего лишь несколько дней назад молодая дворянка никогда не поднимала лука. Зачем ей было? Слуги приносили еду к её столу, стражники отгоняли чернь с высоты стен её поместья, а в качестве спорта она танцевала, привлекая взгляды Ориата с каждым грациозным движением. Все взгляды... даже его. При мысли о его “ухаживаниях” рука крепче стискивает рукоять. Он, соря деньгами из своего кармана в сложенные ладошки прихлебателей и болтливых слуг, купил место у её семейного стола, став очередным из множества гостей её отца. Он, бесстыдными глазами и с волчьей улыбкой понаблюдав за её движениями однажды вечером, следующим же вечером пригласил её танцевать. И как могла она, поздняя дочь приобретающего вес семейства, отказать? Один неохотно принятый танец повлёк второй, затем третий... пока она не оказалась запертой в музыкальной шкатулке, открываемой для его увеселения, играющей мелодии, чтобы он мог оправдать вожделение до её форм. Кавалеры прекращали свои притязания, едва узнав о его планах на неё, и девушка вряд ли могла их винить. Дни превратились в недели, пока его терпение не иссякло. Дворянка не принимала участия в собственной помолвке, ей просто сообщили о факте за разговором во время ужина у её родителей, как о чём-то несущественном.

Мать девушки по крайней мере попыталась изобразить восторг; были сделаны приготовления, наняты портные, чтобы обмерять и прощупать каждый дюйм молодого тела с безжалостной точностью. В итоге её платье отвечало вкусам времени: синие шелка облегали её изгибы, выделяя и подчёркивая каждую деталь, и золочёные нити сулили зарю блестящих возможностей вслед за свадьбой. Сам Владыка стоял у алтаря подле её суженого, торжественно изрекая благословения Невинности по случаю сего наиболее благоприятного супружества... но ей запомнились глаза за синей маской. Они горели собственным умыслом, и в тот момент она не знала, чего боялась больше: страстных желаний своего супруга или тех, что крылись за холодными, пронзительными глазами Верховного жреца.

Теперь она спрашивает себя, догадывался ли Владыка о её собственных намерениях. Возможно, молчание у алтаря выдало её. По обычаю невесте не было нужды приносить клятву; её верность принималась за должное, покупалась и оплачивалась преуспевшим женихом. Супруг вёл дворянку от алтаря едва касаясь руки, ибо закон теперь привязывал её к нему крепче любого захвата. Они прошли в танцевальную залу, и там она выгибалась, кружилась и опадала, ведомая им. Их ждал пир, но дворянка не смогла проглотить ни кусочка. Изящный серебряный нож, слегка зазубренный для разрезания плоти, тем не менее скользнул ей в руку... а затем и выше, под манжету длинного рукава её платья. А оттуда в спальню, где –

Нет, гневно трясёт головой дворянка. “В Рэкласте не почивают на лаврах”, - бормочет она, выбрасывая брачную ночь из мыслей. Её ладони влажные, липкие от пота... не от крови. Лук заботится об этом. Впереди она слышит хор марширующих мужчин - Чёрных стражей, в ряды которых воинственная молодёжь мечтает вступить. Верных до безобразия своему хозяину. У некоторых есть в Ориате возлюбленные, это ей известно. Семьи зависят от их доходов, и она собирается –

Нет. Сегодня, здесь, мужчины и женщины хотят моей смерти, думает она. Они стоят между мной и Перстом. Издали по рядам Чёрной стражи разносится крик. Дворянка хмурится и крепко сжимает перед собой лук, поглаживая указательным пальцем камни, вставленные в рукоять. Один, подаренный раб... нет, изгнанником каруи – я не должна забывать, напоминает она себе – потрескивает энергией от прикосновения. Жестом свободной руки она направляет незрелую силу, воплощая перед собой чудо технологий, призванное в мир странной магией камня. Немедленно, одна за другой возникает тройка баллист, слегка поскрипывая деревом. Чёрные стражи впереди издают возглас удивления, и их напор дрогнет. Кое-кто даже поворачивает назад. Какие бы силы ни оживляли эти баллисты, они находят свои цели и бесстрастно выпускают боезаряд. Стрелы, объятые пламенем, взлетают в небо, только чтобы накрыть обескураженных стражей внизу. Дворянка отворачивается от их криков. Некоторые умирают при взрывах. Другие горят.

Вскоре наступает тишина, которую нельзя назвать безмолвием, ибо вдалеке, в тени Перста, слышится ещё один тревожный крик. Дворянка ступает вперёд, оставив теперь неподвижные баллисты позади. Один из её врагов хрипит у её ног, его доспех расколот и раскалён. Меж вздохами в горле булькает кровь, и он смотрит вверх, встречаясь с ней взглядом. Ей не приносит удовольствия вид его тяжело вздымающейся ослабшей груди. И по щеке в самом деле сбегает скупая слеза, когда она судит, что в данных обстоятельствах этот молодой мужчина, возможно, хотел бы сдаться, отринуть Владыку, как это сделала Елена. Она бы поняла, она могла бы это остановить, могла пощадить –

Нет. Она крепко смыкает веки. Это вина Владыки. Дворянка цепляется за эту мысль; знает, нет, ВЕРИТ, что это так. Его властью она была отдана замуж. По его приказу изгнана. Его распоряжением этот человек дислоцирован сюда, перед Перстом, в этот день. И твоя рука убьёт его, шепчет часть её. Так же, как твоего мужа.

“Да простит меня Невинность”, – шепчет Дворянка, открывая глаза. По крайней мере, в одном этому голосу она может возразить. Не её рука будет удерживать нож, вкладывать стрелу, прерывать эту жизнь. Хватит лёгкого движения пальца. Позади неё поднимается баллиста. На сей раз всего одна. Юноша булькает что-то сзади, но дворянка не обращает внимания. Она смотрит вперёд. Перед ней стоит арка, а за аркой она слышит причудливый рёв экзотических существ. Зверинец Владыки, делает она вывод. Впереди грозно возвышается, окружённый наверху бурными облаками, и ждёт её Перст Господень. Он выше любого виденного ею сооружения. Дань Невинности и величию человечества. Её удивила весть о том, что Владыка здесь, в Рэкласте... но не так сильно, как то, что он обосновался в самой высокой башне этих земель. Он будет на вершине, это ей ясно. Где же ещё его гордость позволит ему быть?

Это ещё не всё, нашёптывает голос. Будет больше смертей. Больше убийств. Ты будешь ещё уничтожать, и сжигать, и ломать, и – Да, признаётся дворянка, проходя под аркой. Впереди безумные животные чуют её запах и воем возвещают о голоде. Палец привычно очерчивает контуры камня, выливая ману и призывая знакомые баллисты. Я буду убивать, соглашается она. Но теперь я не испачкаю руки кровью.

It was dead. The Envoy did not have the means to perceive the distinctive fumes of rot and decay that emanated from the carcass, but the blood falling from its insides, those walls from which the distinctive colour of flesh was fading and the very familiar sense of stillness made it clear. The Beast was dead. Rivers of blood were still flowing from its core. The Envoy was mildly surprised by the amount of that liquid Those That Died could hold inside.

The Envoy was getting accustomed to the feeling of surprise. Its development was recent, but marked a change in its scope of sensations, a change that almost constituted evidence of the passage of time. That first surprise came from the words of the Nomad, which started spouting its story as if that would prevent madness from engulfing It while eternally floating in its new cage, its new place in the Maven’s collection. The Nomad spoke of a “world” to which It belonged, and of a being that once stood and fell, a being that had quieted the “gods” and could potentially alter all of humanity at once. Many had tried to divert the flow of the Beast’s apparently chaotic will, and the Nomad had stopped its movement before every living being was destroyed in a so called “Cataclysm”.

The Envoy continued its voyage beyond the heart the Nomad had destroyed. Despite not having known or heard of Lavianga, It knew the throne of the mind was not in the heart. The brain of the Beast was also rotting, but it was still there, offering something that had stirred the Envoy’s curiosity. It raised its arms, as It knew, just as the Child of Decay, the method to devouring memory. The Envoy, the ever-giver of information, was about to be the receiver, to have the pleasure of being the asker instead of the answerer. The strings of images that constituted a thoughtless being’s mind enveloped the Envoy, and It drank, It drank as It had actually felt thirst.

As suspected, the memory of all life was contained in the fragments of the beast’s memory. Moments danced in front of the Envoy’s eyes Civilizations rose and fell, their gods were born and died. Humanity created and destroyed itself constantly. Doryani tried to unite them into a single being, Malachai tried to destroy them all, and to rise them again through corruption.

Something was inside Those That Died, something that united them and made life persist while individual forms passed. Some seemed to have called it corruption, and manipulated it in crystalline forms emerging from the Beast. Some called it Darkness, and understood it dictated the different expressions of their passing forms. Some called it the soul, even trying to make it reoccur in the same forms using something called Horns of Kulemak. But no one but the Envoy saw they were all names of the same entity. It was then when the Envoy saw life itself, in its formless nature.

The Envoy realized It was in front of anonther of its kind. A Still One, an Endless, yet it possessed the ability to change, to partially die, and thus, partially evolve. The stillness of the stars with the chaos of death. The silence and the scream, united in perfection. The only question the Envoy had ever made had been answered. It was clear, as It saw the ever moving form of that self-devouring and self-regenerating entity, how could something that died have stopped the Child of Decay, and how it would do more, perhaps filling one day the silence between the worlds.

The new feeling that arose in the Envoy as It bowed in front of that fellow Endless,the Self-devouring One, was so alien to It, that there was no doubt of the passage of time. It could identify a moment when It felt it, and a moment before when It did not.

It had felt fear.

Те, что умирают

Он был мёртв. Посланник не мог ощутить характерную вонь разложения и гнили, исходящую от туши, но кровь, изливающаяся из её внутренностей, явственно тускнеющая оболочка и очень знакомое чувство неподвижности не оставляли сомнений. Зверь был мёртв. Реки крови всё ещё текли из его сердцевины. Посланника слегка удивляло количество этой жидкости, которую Те, что умерли, способны удерживать внутри.

Посланник начинал привыкать к чувству удивления. Оно появилось недавно, но ознаменовало собой перемену в общей гамме ощущений. Перемену, которая практически воплощала в себе свидетельство течения времени. Впервые удивление вызвали слова Кочевника, который начал изливать свою историю, словно бы это могло уберечь его, попавшего в коллекцию Мейвен, навечно зависшего в его новой клетке, от поглощения безумием. Кочевник говорил о “мире”, которому принадлежал, и о существе, некогда возвысившемся и падшем; о существе, утихомирившем “богов” и теоретически способном изменить всё человечество разом. Многие пытались перенаправить течение очевидно хаотичной воли Зверя, но Кочевник прервал его движение прежде, чем каждое живое существо оказалось бы уничтожено в так называемом “Катаклизме”.

Посланник продолжил свой путь мимо сердца, уничтоженного Кочевником. Хотя он не ведал о Лавианге, ему было известно, что престол разума находится не в сердце. Мозг Зверя тоже гнил, но он был ещё на месте, суля кое-что, взбудоражившее любопытство Посланника. Он поднял руки, поскольку знал, как Дитя тлена, способ поглощения памяти. Посланник, извечный даритель знаний, собирался стать получателем: испытать удовольствие вопрошающего, а не ответчика. Череда образов, составлявшая разум бездумного создания, окутала Посланника, и он пил. Пил, потому что в самом деле почувствовал жажду.

Как и следовало ожидать, в обрывках памяти Зверя заключались воспоминания всего живого. Мгновения плясали перед глазами Посланника, цивилизации возникали и рушились, их боги рождались и умирали. Человечество беспрестанно воссоздавало и уничтожало себя. Дориани пытался объединить всех в едином существе, Малахай – всех уничтожить и возродить вновь с помощью скверны.

В Тех, что умерли, заключалось нечто общее. Нечто, объединившее их и сохранившее жизнь, когда отдельные виды погибли. Кто-то, похоже, называл это порчей и управлял ею в кристаллизованной форме, порождённой Зверем. Кто-то звал Тьмой, и понимал, что Тьма по-иному выражает бренные тела. Кто-то именовал это душой и даже пытался повторить её в прежнем образе, использовав нечто под названием Рога Кулемака. Но никому, кроме Посланника, не дано было видеть, что всё это – названия одной сущности. Именно тогда Посланник узрел саму жизнь в её бесформенной природе.

Он понял, что перед ним лежит его собрат. Неподвижный, Вечный, но обладающий способностью меняться, частично умирать и, тем самым, частично эволюционировать. Постоянство звёзд, единое с хаосом смерти. Безмолвие и крик, слившиеся в совершенстве. Единственный вопрос, когда-либо заданный Посланником, получил ответ. Он был ясен, ибо Посланник увидел извечно неспокойную форму этой самопожирающей и самовосстанавливающейся сущности, и как могло нечто мёртвое остановить Дитя тлена, и на что ещё оно было способно – быть может, однажды заполнить собою тишину между мирами.

Новое чувство, зародившееся в Посланнике, когда он склонился перед другим Вечным, Самопожирателем, было столь ему чуждо, что в течении времени не осталось сомнений. Он мог отделить тот момент, когда почувствовал это, от мгновения до, когда чувства ещё не было.

Он ощутил страх.

• Кислотный эффект оружия
• Колдовской эффект оружия
• Эффект лазурного оружия серафима
• Эффект оружия Бойни
• Эбеновый эффект оружия
• Эффект оружия башни ужаса
• Призрачный эффект оружия
• Эффект оружия Кракена
• Мистический эффект оружия
• Эффект оружия Чистого света
• Фиолетовый эффект оружия
• Светящийся эффект оружия
• Эффект оружия серафима
• Храмовый эффект оружия
• Вампирский эффект оружия
• Зелёный эффект оружия
• Эффект оружия пустоши
• Эффект оружия стихии воды
• Эффект оружия бунтаря
• Эффект оружия дикости

• Знак аквилы для шлема
• Ореол автоматона
• Изогнутые рога
• Белый череп
• Алмазная корона
• Украшение Колизея для шлема
• Божественная отметина
• Пламенный лик
• Железная дева
• Знак Феникса
• Шипастый ирокез
• Череп с капюшоном
• Духовный оберег
• Знак лебедя для шлема
• Кручёные рога
• Дымящийся капюшон
• Капюшон Егеря
• Капюшон Сумасброда
• Украшение тёмного отражения для шлема
• Фиолетовый эффект горящей головы
• Эффект горящей головы призрачного пламени
• Стигийский эффект горящей головы
• Колдовской эффект горящей головы
• Эффект горящей головы
• Колдовские рога для шлема
• Шлем немёртвого отшельника